Из первых рук
Фотоальбом в прозе: Вилья де Лейва
“Дядюшка <…> нашел ему место телеграфиста в Вилье де Лейва, в городке, о котором можно только мечтать, находившемся в двадцати днях пути и почти на три тысячи метров выше того уровня, на котором располагалась Оконная улица”. Читая эти строки, я не могу удержаться от радостного кивка. Хотя со времен событий, описанных в “Любви во время холеры”, прошло более сотни лет, и путешествовать нынче можно несравненно легче и быстрее, на Вилье де Лейва это практически не отразилось. Полвека назад ее провозгласили национальным памятником архитектуры, запретив всякое строительство и модернизацию, и с тех пор город превратился в огромный живой музей, с булыжными мостовыми и белоснежными домами, крашеными известкой. На выходные сюда приезжают отдохнуть богатые жители Боготы. Те, кто победнее, не могут позволить себе дорогих отелей и в то же время не хотят ютиться в крохотных комнатушках, которые вполне устраивают путешественников вроде меня.
Город расположен в департаменте Бойака – гористом сердце Колумбии, где течет множество бурных речек, отлично подходящих для рафтинга, а жители вечно зазывают погостить. А еще, по словам местных обитателей, здесь самый лучший испанский язык в мире. К испанскому собственно в Испании каждый уважающий себя колумбиец относится насмешливо, всем своим видом давая понять, что обитатели Мадрида и Барселоны неумело скопировали язык колумбийцев, при этом его непоправимо испортив. Должен заметить, что испанский в Колумбии действительно нетороплив, четок, а потому несложен для восприятия.
Неподалеку находится озеро Игуак, из которого, согласно верованиям чибча, давным-давно вышла прекрасная Бачуе, держа на руках младенца. Когда мальчик вырос, они поженились, и их дети впоследствии заселили Землю. Сами же супруги, состарившись, превратились в змей и уползли обратно в священные воды.
Вилья де Лейва — место покоя. Жизнь здесь не бурлит, а спокойно сияет, как озеро Игуак в солнечный день. Никто никуда не торопится. Никто не следит за временем. Крохотная экспедиция, которую мы задумываем как прогулку для поднятия аппетита перед обедом, начинается на два часа позже, зато длится весь день, до вечера. Так получилось. Ноги скользят по мокрым камням. Гибкий Оскар, организатор похода, бегает из конца в конец нашей процессии. Его дреды шевелятся, будто змеи на голове медузы Горгоны. Передо мной грациозно ступает юная красавица Аиша. Ее мать – из Сирии, отец – из Ливана, сама же она считает себя колумбийкой. На следующий год она переезжает в Москву – учить русскую историю. Наконец, мы добираемся до нашей цели – отвесной скалы, и вскоре уже болтаемся над пропастью на веревке, завязанной висельным узлом Линча, медленно скользя вниз.
Неподалеку находится озеро Игуак, из которого, согласно верованиям чибча, давным-давно вышла прекрасная Бачуе, держа на руках младенца. Когда мальчик вырос, они поженились, и их дети впоследствии заселили Землю. Сами же супруги, состарившись, превратились в змей и уползли обратно в священные воды.
Вилья де Лейва — место покоя. Жизнь здесь не бурлит, а спокойно сияет, как озеро Игуак в солнечный день. Никто никуда не торопится. Никто не следит за временем. Крохотная экспедиция, которую мы задумываем как прогулку для поднятия аппетита перед обедом, начинается на два часа позже, зато длится весь день, до вечера. Так получилось. Ноги скользят по мокрым камням. Гибкий Оскар, организатор похода, бегает из конца в конец нашей процессии. Его дреды шевелятся, будто змеи на голове медузы Горгоны. Передо мной грациозно ступает юная красавица Аиша. Ее мать – из Сирии, отец – из Ливана, сама же она считает себя колумбийкой. На следующий год она переезжает в Москву – учить русскую историю. Наконец, мы добираемся до нашей цели – отвесной скалы, и вскоре уже болтаемся над пропастью на веревке, завязанной висельным узлом Линча, медленно скользя вниз.
Хождение по городу
Ранним утром я обхожу с фотоаппаратом субботний рынок. Гирляндами развешаны крохотные желтые бананы, на земле лежат их огромные зеленые собратья – для жарки и приготовления чипсов. Вяло отбивающегося петуха запихивают в мешок. Дымят полевые кухни. В шахматном порядке расставлены огромные авокадо, и я покупаю один: половину – на завтрак, остальное – на ужин.
Рядом с тенистой улицей Тишины белеет древняя церковь. Я расставляю фотографическую треногу, и священник, направляющийся к притвору, вежливо ждет, чтобы не испортить кадр.
Вечером вся молодежь города собирается на центральной площади – самой большой в стране. Мы сидим на ступенях собора и пьем пиво. Белокурая Бьянка с некрасивым, как у всех голландок, но добрым и обаятельным лицом, рассказывает о своей работе в джунглях на юге, в миссии “Врачей без границ”. Там, в бескрайних лесах Амазонии, небоскребы Боготы кажутся столь же далекими, как Москва или Пекин. Революционеры ФАРК охраняют плантации коки. Теперь они предпочитают высаживать ее в национальных парках, чтобы правительство не могло опылять посадки гербицидами с вертолетов из опасения повредить редкие растения по соседству. Бьянка не боится повстанцев – врачей они не трогают.
Вечно пьяный метис Павел, узнав, что я из России, с радостью бросается обсуждать со мной интересующие его места из книг Достоевского. Безумные глаза горят на черном, как смоль, лице.
Рядом с тенистой улицей Тишины белеет древняя церковь. Я расставляю фотографическую треногу, и священник, направляющийся к притвору, вежливо ждет, чтобы не испортить кадр.
Вечером вся молодежь города собирается на центральной площади – самой большой в стране. Мы сидим на ступенях собора и пьем пиво. Белокурая Бьянка с некрасивым, как у всех голландок, но добрым и обаятельным лицом, рассказывает о своей работе в джунглях на юге, в миссии “Врачей без границ”. Там, в бескрайних лесах Амазонии, небоскребы Боготы кажутся столь же далекими, как Москва или Пекин. Революционеры ФАРК охраняют плантации коки. Теперь они предпочитают высаживать ее в национальных парках, чтобы правительство не могло опылять посадки гербицидами с вертолетов из опасения повредить редкие растения по соседству. Бьянка не боится повстанцев – врачей они не трогают.
Вечно пьяный метис Павел, узнав, что я из России, с радостью бросается обсуждать со мной интересующие его места из книг Достоевского. Безумные глаза горят на черном, как смоль, лице.
Вечная весноосень
Рядом сидит тощий Брайан.
— Когда я хочу произвести впечатление разумного человека, я называю себя англичанином, — говорит он. – Все остальное время я – шотландец.
Еще почти час он болтает без умолку, довольный возможностью пообщаться на родном английском. Про то, как здесь красиво, но однообразно. От скуки он увлекся единоборствами и достиг немалых успехов. Про жену – красавицу-колумбийку. Про свою нелюбовь к тоталитарной Великобритании и населяющему ее быдлу, которое только и может, что драться и пьянствовать. Про дорогое медобслуживание – когда он сломал ногу в бедре, ему невероятно повезло, что сэкономленного хватило на операцию, иначе колумбийские эскулапы ее бы просто отрезали. Про свою ювелирную лавчонку. Рассказывая о ней, он гордо повертел на пальце толстое, матово сияющее кольцо, отчего оно неожиданно раскололось пополам.
По соседству из толпы симпатичных подруг резко выделяется девушка невероятной красоты, и у меня замирает сердце – должно быть, как у Брайана десять лет назад. Худенькая, с тонким, почти костистым лицом, большими ясными глазами и родинкой на левой щеке. Фотограф собирает нашу смеющуюся компанию, щелкает вспышка, и картинка прочно впечатывается в цифровую матрицу и в мою память. Ее лицо кажется освещенным особенно ярко.
— Когда я хочу произвести впечатление разумного человека, я называю себя англичанином, — говорит он. – Все остальное время я – шотландец.
Еще почти час он болтает без умолку, довольный возможностью пообщаться на родном английском. Про то, как здесь красиво, но однообразно. От скуки он увлекся единоборствами и достиг немалых успехов. Про жену – красавицу-колумбийку. Про свою нелюбовь к тоталитарной Великобритании и населяющему ее быдлу, которое только и может, что драться и пьянствовать. Про дорогое медобслуживание – когда он сломал ногу в бедре, ему невероятно повезло, что сэкономленного хватило на операцию, иначе колумбийские эскулапы ее бы просто отрезали. Про свою ювелирную лавчонку. Рассказывая о ней, он гордо повертел на пальце толстое, матово сияющее кольцо, отчего оно неожиданно раскололось пополам.
По соседству из толпы симпатичных подруг резко выделяется девушка невероятной красоты, и у меня замирает сердце – должно быть, как у Брайана десять лет назад. Худенькая, с тонким, почти костистым лицом, большими ясными глазами и родинкой на левой щеке. Фотограф собирает нашу смеющуюся компанию, щелкает вспышка, и картинка прочно впечатывается в цифровую матрицу и в мою память. Ее лицо кажется освещенным особенно ярко.
По материалам
shandi1.livejournal.ru
shandi1.livejournal.ru
